Больные и раненые. Пока жива память о героях великой отечественной войны и их подвигах, живы и они Тема: Имя прилагательное в аспекте культуры речи

уЛБЪБФШ РТБЧДХ, УРБУЕООЩК ОЕ РПОТБЧЙМУС нПТПЪЛЕ У РЕТЧПЗП ЧЪЗМСДБ.

нПТПЪЛБ ОЕ МАВЙМ ЮЙУФЕОШЛЙИ МАДЕК. ч ЕЗП ЦЙЪОЕООПК РТБЛФЙЛЕ ЬФП ВЩМЙ ОЕРПУФПСООЩЕ, ОЙЛЮЕНОЩЕ МАДЙ, ЛПФПТЩН ОЕМШЪС ЧЕТЙФШ. лТПНЕ ФПЗП, ТБОЕОЩК У РЕТЧЩИ ЦЕ ЫБЗПЧ РТПСЧЙМ УЕВС ОЕ ПЮЕОШ НХЦЕУФЧЕООЩН ЮЕМПЧЕЛПН.

ЦЕМФПТПФЩК... - ОБУНЕЫМЙЧП РТПГЕДЙМ ПТДЙОБТЕГ, ЛПЗДБ ВЕУЮХЧУФЧЕООПЗП РБТОЙЫЛХ ХМПЦЙМЙ ОБ ЛПКЛХ Ч ЙЪВЕ Х тСВГБ. - оЕНОПЗП ГБТБРОХМЙ, Б ПО Й ТБЪНСЛ. нПТПЪЛЕ ИПФЕМПУШ УЛБЪБФШ ЮФП-ОЙВХДШ ПЮЕОШ ПВЙДОПЕ, ОП ПО ОЕ ОБИПДЙМ УМПЧ.

ЙЪЧЕУФОП, УПРМЙЧЩК... - ВХТЮБМ ПО ОЕДПЧПМШОЩН ЗПМПУПН.

ОЕ ФТЕРЙУШ, - РЕТЕВЙМ мЕЧЙОУПО УХТПЧП. вБЛМБОПЧ!.. оПЮША ПФЧЕЪЕФЕ РБТОС Ч МБЪБТЕФ. тБОЕОПНХ УДЕМБМЙ РЕТЕЧСЪЛХ. ч ВПЛПЧПН ЛБТНБОЕ РЙДЦБЛБ ОБЫМЙ ОЕНОПЗП ДЕОЕЗ, ДПЛХНЕОФЩ (ЪЧБФШ рБЧМПН нЕЮЙЛПН), УЧЕТФПЛ У РЙУШНБНЙ Й ЦЕОУЛПК ЖПФПЗТБЖЙЮЕУЛПК ЛБТФПЮЛПК. дЕУСФЛБ ДЧБ ХЗТАНЩИ, ОЕВТЙФЩИ, ЮЕТОЩИ ПФ ЪБЗБТБ МАДЕК РП ПЮЕТЕДЙ ЙУУМЕДПЧБМЙ ОЕЦОПЕ, Ч УЧЕФМЩИ ЛХДТСЫЛБИ, ДЕЧЙЮШЕ МЙГП, Й ЛБТФПЮЛБ УНХЭЕООП ЧЕТОХМБУШ ОБ УЧПЕ НЕУФП. тБОЕОЩК МЕЦБМ ВЕЪ РБНСФЙ, У ЪБУФЩЧЫЙНЙ, ВЕУЛТПЧОЩНЙ ЗХВБНЙ, ВЕЪЦЙЪОЕООП ЧЩФСОХЧ ТХЛЙ РП ПДЕСМХ. пО ОЕ УМЩИБМ, ЛБЛ ДХЫОЩН ФЕНОП-УЙЪЩН ЧЕЮЕТПН ЕЗП ЧЩЧЕЪМЙ ЙЪ ДЕТЕЧОЙ ОБ ФТСУЛПК ФЕМЕЗЕ, ПЮОХМУС ХЦЕ ОБ ОПУЙМЛБИ. рЕТЧПЕ ПЭХЭЕОЙЕ РМБЧОПЗП ЛБЮБОЙС УМЙМПУШ У ФБЛЙН ЦЕ УНХФОЩН ПЭХЭЕОЙЕН РМЩЧХЭЕЗП ОБД ЗПМПЧПК ЪЧЕЪДОПЗП ОЕВБ. уП ЧУЕИ УФПТПО ПВУФХРБМБ НПИОБФБС, ВЕЪЗМБЪБС ФЕНШ, ФСОХМП УЧЕЦЙН Й ЛТЕРЛЙН, ЛБЛ ВЩ ОБУФПСООЩН ОБ УРЙТФХ, ЪБРБИПН ИЧПЙ Й РТЕМПЗП МЙУФБ. пО РПЮХЧУФЧПЧБМ ФЙИХА ВМБЗПДБТОПУФШ Л МАДСН, ЛПФПТЩЕ ОЕУМЙ ЕЗП ФБЛ РМБЧОП Й ВЕТЕЦОП. иПФЕМ ЪБЗПЧПТЙФШ У ОЙНЙ, ЫЕЧЕМШОХМ ЗХВБНЙ Й, ОЙЮЕЗП ОЕ УЛБЪБЧ, УОПЧБ ЧРБМ Ч ЪБВЩФШЕ. лПЗДБ РТПУОХМУС ЧФПТЙЮОП, ВЩМ ХЦЕ ДЕОШ. ч ДЩНСЭЙИУС МБРБИ ЛЕДТПЧОЙЛБ ФБСМП РЩЫОПЕ Й МЕОЙЧПЕ УПМОГЕ. нЕЮЙЛ МЕЦБМ ОБ ЛПКЛЕ, Ч ФЕОЙ. уРТБЧБ УФПСМ УХИПК, ЧЩУПЛЙК, ОЕЗОХЭЙКУС НХЦЮЙОБ Ч УЕТПН ВПМШОЙЮОПН ИБМБФЕ, Б УМЕЧБ, ПРТПЛЙОХЧ ЮЕТЕЪ РМЕЮП ФСЦЕМЩЕ ЪПМПФЙУФП-ТХУЩЕ ЛПУЩ, УЛМПОЙМБУШ ОБД ЛПКЛПК УРПЛПКОБС Й НСЗЛБС ЦЕОУЛБС ЖЙЗХТБ. рЕТЧПЕ, ЮФП ПИЧБФЙМП нЕЮЙЛБ, - ЮФП ЙУИПДЙМП ПФ ЬФПК УРПЛПКОПК ЖЙЗХТЩ - ПФ ЕЕ ВПМШЫЙИ ДЩНЮБФЩИ ЗМБЪ, РХЫЙУФЩИ ЛПУ, ПФ ФЕРМЩИ УНХЗМЩИ ТХЛ, - ВЩМП ЮХЧУФЧП ЛБЛПК-ФП ВЕУГЕМШОПК, ОП ЧУЕПВЯЕНМАЭЕК, РПЮФЙ ВЕЪЗТБОЙЮОПК ДПВТПФЩ Й ОЕЦОПУФЙ.

ЗДЕ С? - ФЙИП УРТПУЙМ нЕЮЙЛ. чЩУПЛЙК, ОЕЗОХЭЙКУС НХЦЮЙОБ РТПФСОХМ ПФЛХДБ-ФП УЧЕТИХ ЛПУФМСЧХА, ЦЕУФЛХА МБДПОШ, РПЭХРБМ РХМШУ.

УПКДЕФ... - УЛБЪБМ ПО УРПЛПКОП. - чБТС, РТЙЗПФПЧШФЕ ЧУЕ ДМС РЕТЕЧСЪЛЙ ДБ ЛМЙЛОЙФЕ иБТЮЕОЛП... рПНПМЮБМ ОЕНОПЗП Й ОЕЙЪЧЕУФОП ДМС ЮЕЗП ДПВБЧЙМ: - хЦ ЪБПДОП. нЕЮЙЛ У ВПМША РТЙРПДОСМ ЧЕЛЙ Й РПУНПФТЕМ ОБ ЗПЧПТЙЧЫЕЗП. х ФПЗП ВЩМП ДМЙООПЕ Й ЦЕМФПЕ МЙГП У ЗМХВПЛП ЪБРБЧЫЙНЙ ВМЕУФСЭЙНЙ ЗМБЪБНЙ. пОЙ ВЕЪТБЪМЙЮОП ХУФБЧЙМЙУШ ОБ ТБОЕОПЗП, Й ПДЙО ЗМБЪ ОЕПЦЙДБООП Й УЛХЮОП РПДНЙЗОХМ. вЩМП ПЮЕОШ ВПМШОП, ЛПЗДБ Ч ЪБУПИЫЙЕ ТБОЩ УПЧБМЙ ЫЕТЫБЧХА НБТМА, ОП нЕЮЙЛ ЧУЕ ЧТЕНС ПЭХЭБМ ОБ УЕВЕ ПУФПТПЦОЩЕ РТЙЛПУОПЧЕОЙС МБУЛПЧЩИ ЦЕОУЛЙИ ТХЛ Й ОЕ ЛТЙЮБМ.

ЧПФ Й ИПТПЫП, - УЛБЪБМ ЧЩУПЛЙК НХЦЮЙОБ, ЛПОЮБС РЕТЕЧСЪЛХ. - фТЙ ДЩТЛЙ ОБУФПСЭЙИ, Б Ч ЗПМПЧХ - ФБЛ, ГБТБРЙОБ. юЕТЕЪ НЕУСГ ЪБТБУФХФ, ЙМЙ С - ОЕ уФБЫЙОУЛЙК. - пО ОЕУЛПМШЛП ПЦЙЧЙМУС, ВЩУФТЕК ЪБЫЕЧЕМЙМ РБМШГБНЙ, ФПМШЛП ЗМБЪБ УНПФТЕМЙ У ФЕН ЦЕ ФПУЛМЙЧЩН ВМЕУЛПН, Й РТБЧЩК - ПДОППВТБЪОП НЙЗБМ. нЕЮЙЛБ ХНЩМЙ. пО РТЙРПДОСМУС ОБ МПЛФСИ Й РПУНПФТЕМ ЧПЛТХЗ. лБЛЙЕ-ФП МАДЙ УХЕФЙМЙУШ Х ВТЕЧЕОЮБФПЗП ВБТБЛБ, ЙЪ ФТХВЩ ЧЙМУС УЙОЕЧБФЩК ДЩНПЛ, ОБ ЛТЩЫЕ РТПУФХРБМБ УНПМБ. пЗТПНОЩК ЮЕТОПЛМАЧЩК ДСФЕМ ДЕМПЧЙФП УФХЮБМ ОБ ПРХЫЛЕ. пРЕТЫЙУШ ОБ РПУПЫПЛ, ДПВТПДХЫОП ЗМСДЕМ ОБ ЧУЕ УЧЕФМПВПТПДЩК Й ФЙИЙК УФБТЙЮПЛ Ч ИБМБФЕ. оБД УФБТЙЮЛПН, ОБД ВБТБЛПН, ОБД нЕЮЙЛПН, ПЛХФБООБС УНПМСОЩНЙ ЪБРБИБНЙ, РМЩМБ УЩФБС ФБЕЦОБС ФЙЫЙОБ. оЕДЕМЙ ФТЙ ФПНХ ОБЪБД, ЫБЗБС ЙЪ ЗПТПДБ У РХФЕЧЛПК Ч УБРПЗЕ Й ТЕЧПМШЧЕТПН Ч ЛБТНБОЕ, нЕЮЙЛ ПЮЕОШ УНХФОП РТЕДУФБЧМСМ УЕВЕ, ЮФП ЕЗП ПЦЙДБЕФ. пО ВПДТП ОБУЧЙУФЩЧБМ ЧЕУЕМЕОШЛЙК ЗПТПДУЛПК НПФЙЧЮЙЛ - Ч ЛБЦДПК ЦЙМЛЕ ЙЗТБМБ ЫХНОБС ЛТПЧШ, ИПФЕМПУШ ВПТШВЩ Й ДЧЙЦЕОЙС. мАДЙ Ч УПРЛБИ (ЪОБЛПНЩЕ ФПМШЛП РП ЗБЪЕФБН) ЧУФБЧБМЙ РЕТЕД ЗМБЪБНЙ ЛБЛ ЦЙЧЩЕ - Ч ПДЕЦДЕ ЙЪ РПТПИПЧПЗП ДЩНБ Й ЗЕТПЙЮЕУЛЙИ РПДЧЙЗПЧ. зПМПЧБ РХИМБ ПФ МАВПРЩФУФЧБ, ПФ ДЕТЪЛПЗП ЧППВТБЦЕОЙС, ПФ ФПНЙФЕМШОП-УМБДЛЙИ ЧПУРПНЙОБОЙК П ДЕЧХЫЛЕ Ч УЧЕФМЩИ ЛХДТСЫЛБИ. пОБ, ОБЧЕТОП, РП-РТЕЦОЕНХ РШЕФ ХФТПН ЛПЖЕ У РЕЮЕОШЕН Й, УФСОХЧ ТЕНЕЫЛПН ЛОЙЦЛЙ, ПВЕТОХФЩЕ Ч УЙОАА ВХНБЗХ, ИПДЙФ ХЮЙФШУС... х УБНПК лТЩМПЧЛЙ ЧЩУЛПЮЙМП ЙЪ ЛХУФПЧ ОЕУЛПМШЛП ЮЕМПЧЕЛ У ВЕТДБОБНЙ ОБРЕТЕЧЕУ.

ЛФП ФБЛПК? - УРТПУЙМ ПУФТПМЙГЩК РБТЕОШ Ч НБФТПУУЛПК ЖХТБЦЛЕ.

ДБ ЧПФ... РПУМБО ЙЪ ЗПТПДБ...

ДПЛХНЕОФЩ? рТЙЫМПУШ ТБЪХФШУС Й ДПУФБФШ РХФЕЧЛХ.

- "... рТЙ... НПТУЛПК... П-ВМБУФОПК ЛПНЙФЕФ... УПГЙБМЙУФПЧ... ТЕ-МА-ГЙ-ОЕ-ТПЧ...", - ЮЙФБМ НБФТПУ РП УЛМБДБН, ЙЪТЕДЛБ ЧЪВТБУЩЧБС ОБ нЕЮЙЛБ ЛПМАЮЙЕ, ЛБЛ ВПДСЛЙ, ЗМБЪБ. - фБ-БЛ... - РТПФСОХМ ОЕПРТЕДЕМЕООП. й ЧДТХЗ, ОБМЙЧЫЙУШ ЛТПЧША, УИЧБФЙМ нЕЮЙЛБ ЪБ ПФЧПТПФЩ РЙДЦБЛБ Й ЪБЛТЙЮБМ ОБФХЦЕООЩН, ЧЙЪЗМЙЧЩН ЗПМПУПН:

ЛБЛ ЦЕ ФЩ, РБУЛХДБ...

ЮФП? юФП?.. - ТБУФЕТСМУС нЕЮЙЛ. - дБ ЧЕДШ ЬФП ЦЕ - "НБЛУЙНБМЙУФПЧ"... рТПЮФЙФЕ, ФПЧБТЙЭ!

ПВЩУЛБ-БФШ!.. юЕТЕЪ ОЕУЛПМШЛП НЙОХФ нЕЮЙЛ - ЙЪВЙФЩК Й ПВЕЪПТХЦЕООЩК - УФПСМ РЕТЕД ЮЕМПЧЕЛПН Ч ПУФТПЧЕТИПК ВБТУХЮШЕК РБРБИЕ, У ЮЕТОЩНЙ ЗМБЪБНЙ, РТПЦЙЗБАЭЙНЙ ДП РСФПЛ.

ПОЙ ОЕ ТБЪПВТБМЙ... - ЗПЧПТЙМ нЕЮЙЛ, ОЕТЧОП ЧУИМЙРЩЧБС Й ЪБЙЛБСУШ. - чЕДШ ФБН ЦЕ ОБРЙУБОП "НБЛУЙНБМЙУФПЧ"... пВТБФЙФЕ ЧОЙНБОЙЕ, РПЦБМХКУФБ...

Б ОХ, ДБК ВХНБЗХ. юЕМПЧЕЛ Ч ВБТУХЮШЕК РБРБИЕ ХУФБЧЙМУС ОБ РХФЕЧЛХ. рПД ЕЗП ЧЪЗМСДПН УЛПНЛБООБС ВХНБЦЛБ ЛБЛ ВХДФП ДЩНЙМБУШ. рПФПН ПО РЕТЕЧЕМ ЗМБЪБ ОБ НБФТПУБ.

ДХТБЛ... - УЛБЪБМ УХТПЧП. - оЕ ЧЙДЙЫШ: "НБЛУЙНБМЙУФПЧ"...

ОХ ДБ, ОХ ЧПФ! - ЧПУЛМЙЛОХМ нЕЮЙЛ ПВТБДПЧБООП. чЕДШ С ЦЕ ЗПЧПТЙМ - НБЛУЙНБМЙУФПЧ! чЕДШ ЬФП ЦЕ УПЧУЕН ДТХЗПЕ...

ЧЩИПДЙФ, ЪТС ВЙМЙ... - ТБЪПЮБТПЧБООП УЛБЪБМ НБФТПУ. - юХДЕУБ! ч ФПФ ЦЕ ДЕОШ нЕЮЙЛ УФБМ ТБЧОПРТБЧОЩН ЮМЕОПН ПФТСДБ. пЛТХЦБАЭЙЕ МАДЙ ОЙУЛПМШЛП ОЕ РПИПДЙМЙ ОБ УПЪДБООЩИ ЕЗП РЩМЛЙН ЧППВТБЦЕОЙЕН. ьФЙ ВЩМЙ ЗТСЪОЕЕ, ЧЫЙЧЕК, ЦЕУФЮЕ Й ОЕРПУТЕДУФЧЕООЕК. пОЙ ЛТБМЙ ДТХЗ Х ДТХЗБ РБФТПОЩ, ТХЗБМЙУШ ТБЪДТБЦЕООЩН НБФПН ЙЪ-ЪБ ЛБЦДПЗП РХУФСЛБ Й ДТБМЙУШ Ч ЛТПЧШ ЙЪ-ЪБ ЛХУЛБ УБМБ. пОЙ ЙЪДЕЧБМЙУШ ОБД нЕЮЙЛПН РП ЧУСЛПНХ РПЧПДХ - ОБД ЕЗП ЗПТПДУЛЙН РЙДЦБЛПН, ОБД РТБЧЙМШОПК ТЕЮША, ОБД ФЕН, ЮФП ПО ОЕ ХНЕЕФ ЮЙУФЙФШ ЧЙОФПЧЛХ, ДБЦЕ ОБД ФЕН, ЮФП ПО УЯЕДБЕФ НЕОШЫЕ ЖХОФБ ИМЕВБ ЪБ ПВЕДПН. оП ЪБФП ЬФП ВЩМЙ ОЕ ЛОЙЦОЩЕ, Б ОБУФПСЭЙЕ, ЦЙЧЩЕ МАДЙ. фЕРЕТШ, МЕЦБ ОБ ФЙИПК ФБЕЦОПК РТПЗБМЙОЕ, нЕЮЙЛ ЧУЕ РЕТЕЦЙМ ЧОПЧШ. еНХ УФБМП ЦБМШ ИПТПЫЕЗП, ОБЙЧОПЗП, ОП ЙУЛТЕООЕЗП ЮХЧУФЧБ, У ЛПФПТЩН ПО ЫЕМ Ч ПФТСД. у ПУПВЕООПК, ВПМЕЪОЕООПК ЮХФЛПУФША ЧПУРТЙОЙНБМ ПО ФЕРЕТШ ЪБВПФЩ Й МАВПЧШ ПЛТХЦБАЭЙИ, ДТЕНПФОХА ФБЕЦОХА ФЙЫЙОХ. зПУРЙФБМШ УФПСМ ОБ УФТЕМЛЕ Х УМЙСОЙС ДЧХИ ЛМАЮЕК. оБ ПРХЫЛЕ, ЗДЕ РПУФХЛЙЧБМ ДСФЕМ, ЫЕРФБМЙУШ ВБЗТСОЩЕ НБОШЮЦХТУЛЙЕ ЮЕТОПЛМЕОЩ, Б ЧОЙЪХ, РПД ПФЛПУПН, ОЕХУФБООП РЕМЙ ХЛХФБООЩЕ Ч УЕТЕВТЙУФЩК РЩТОЙЛ ЛМАЮЙ. вПМШОЩИ Й ТБОЕОЩИ ВЩМП ОЕНОПЗП. фСЦЕМЩИ - ДЧПЕ: УХЮБОУЛЙК РБТФЙЪБО жТПМПЧ, ТБОЕООЩК Ч ЦЙЧПФ, Й нЕЮЙЛ. лБЦДПЕ ХФТП, ЛПЗДБ ЙИ ЧЩОПУЙМЙ ЙЪ ДХЫОПЗП ВБТБЛБ, Л нЕ-ЮЙЛХ РПДИПДЙМ УЧЕФМПВПТПДЩК Й ФЙИЙК УФБТЙЮПЛ рЙЛБ. пО ОБРПНЙОБМ ЛБЛХА-ФП ПЮЕОШ УФБТХА, ЧУЕНЙ ЪБВЩФХА ЛБТФЙОХ: Ч ОЕЧПЪНХФЙНПК ФЙЫЙОЕ, Х ДТЕЧОЕЗП, РПТПУЫЕЗП НИПН УЛЙФБ УЙДЙФ ОБД ПЪЕТПН, ОБ ЙЪХНТХДОПН ВЕТЕЦЛХ, УЧЕФМЩК Й ФЙИЙК УФБТЙЮПЛ Ч УЛХЖЕКЛЕ Й ХДЙФ ТЩВЛХ. фЙИПЕ ОЕВП ОБД УФБТЙЮЛПН, ФЙИЙЕ, Ч ЦБТЛПК ЙУФПНЕ, ЕМЙ, ФЙИПЕ, ЪБТПУЫЕЕ ЛБНЩЫБНЙ ПЪЕТП. нЙТ, УПО, ФЙЫЙОБ... оЕ ПВ ЬФПН МЙ УОЕ ФПУЛХЕФ Х нЕЮЙЛБ ДХЫБ? оБРЕЧОЩН ЗПМПУЛПН, ЛБЛ ДЕТЕЧЕОУЛЙК ДШСЮПЛ, рЙЛБ ТБУУЛБЪЩЧБМ П УЩОЕ - ВЩЧЫЕН ЛТБУОПЗЧБТДЕКГЕ.

ДБ-Б... рТЙИПДЙФ ЬФП ПО ДП НЕОС. с, ЛПОЕЫОП, УЙДА ОБ РБУЕЛЕ. оХ, ОЕ ЧЙДБМЙУШ ДБЧОП, РПГЕМПЧБМЙУШ - ДЕМП РПОСФОПЕ. чЙЦХ ФПМШЛП, УХНОЩК ПО ЫФПК-ФП... "с, ЗПЧПТЙФ, ВБФС, Ч юЙФХ ХЕЪЦБА". - "рПЮЕНХ ФБЛПЕ?.." - "дБ ФБН, ЗПЧПТЙФ, ВБФС, ЮЕИПУМПЧБЛЙ ПВЯСЧЙМЙУШ". - "оХ-Л ЮФП Ц, ЗПЧПТА, ЮЕИПУМПЧБЛЙ?.. цЙЧЙ ЪДЕУШ; УНПФТЙ, ЗПЧПТА, ВМБЗПДБФШ-ФП ЛБЛБС?.." й ЧЕТОП: ОБ РБУЕЛЕ Х НЕОС - ФПМШЛЙ ЫФП ОЕ ТБК: ВЕТЕЪЛБ, ЪОБЙЫШ, МЙРБ Ч ГЧЕФХ, РЮЕМЛЙ... Ч-Ц-Ц... Ч-Ц-Ц... рЙЛБ УОЙНБМ У ЗПМПЧЩ НСЗЛХА ЮЕТОХА ЫБРЮПОЛХ Й ТБДПУФОП РПЧПДЙМ ЕА ЧПЛТХЗ.

Й ЮФП Ц ФЩ УЛБЦЕЫШ?.. оЕ ПУФБМУС! фБЛ Й ОЕ ПУФБМУС... хЕИБМ... фЕРЕТШ Й РБУЕЛХ "ЛПМЮБЛЙ" ТБЪЗТПНЙМЙ, Й УЩОБ ОЕНБ... чПФ - ЦЙЪОШ! нЕЮЙЛ МАВЙМ ЕЗП УМХЫБФШ. оТБЧЙМУС ФЙИЙК РЕЧХЮЙК ЗПЧПТ УФБТЙЛБ, ЕЗП НЕДМЕООЩК, ЙДХЭЙК ЙЪОХФТЙ, ЦЕУФ. оП ЕЭЕ ВПМШЫЕ МАВЙМ ПО, ЛПЗДБ РТЙИПДЙМБ "НЙМПУЕТДОБС УЕУФТБ". пОБ ПВЫЙЧБМБ Й ПВНЩЧБМБ ЧЕУШ МБЪБТЕФ. юХЧУФЧПЧБМБУШ Ч ОЕК ВПМШЫХЭБС МАВПЧШ Л МАДСН, Б Л нЕЮЙЛХ ПОБ ПФОПУЙМБУШ ПУПВЕООП ОЕЦОП Й ЪБВПФМЙЧП. рПУФЕРЕООП РПРТБЧМССУШ, ПО ОБЮЙОБМ УНПФТЕФШ ОБ ОЕЕ ЪЕНОЩНЙ ЗМБЪБНЙ. пОБ ВЩМБ ОЕНОПЦЛП УХФХМБ Й ВМЕДОБ, Б ТХЛЙ ЕЕ ЙЪМЙЫОЕ ЧЕМЙЛЙ ДМС ЦЕОЭЙОЩ. оП ИПДЙМБ ПОБ ЛБЛПК-ФП ПУПВЕООПК, ОЕРМБЧОПК, УЙМШОПК РПИПДЛПК, Й ЗПМПУ ЕЕ ЧУЕЗДБ ЮФП-ФП ПВЕЭБМ. й ЛПЗДБ ПОБ УБДЙМБУШ. ТСДПН ОБ ЛТПЧБФШ, нЕЮЙЛ ХЦЕ ОЕ НПЗ МЕЦБФШ УРПЛПКОП. (пО ОЙЛПЗДБ ВЩ ОЕ УПЪОБМУС Ч ЬФПН ДЕЧХЫЛЕ Ч УЧЕФМЩИ ЛХДТСЫЛБИ.)

ВМХДМЙЧБС ПОБ - чБТШЛБ, - УЛБЪБМ ПДОБЦДЩ рЙЛБ. - нП-ТПЪЛБ, НХЦ ЕЕ, Ч ПФТСДЕ, Б ПОБ ВМХДЙФ... нЕЮЙЛ РПУНПФТЕМ Ч ФХ УФПТПОХ, ЛХДБ, РПДНЙЗЙЧБС, ХЛБЪЩЧБМ УФБТЙЛ. уЕУФТБ УФЙТБМБ ОБ РТПЗБМЙОЕ ВЕМШЕ, Б ПЛПМП ОЕЕ ЧЕТФЕМУС ЖЕМШДЫЕТ иБТЮЕОЛП. пО ФП Й ДЕМП ОБЛМПОСМУС Л ОЕК Й ЗПЧПТЙМ ЮФП-ФП ЧЕУЕМПЕ, Й ПОБ, ЧУЕ ЮБЭЕ ПФТЩЧБСУШ ПФ ТБВПФЩ, РПЗМСДЩЧБМБ ОБ ОЕЗП УФТБООЩН ДЩНЮБФЩН ЧЪЗМСДПН. уМПЧП "ВМХДМЙЧБС" РТПВХДЙМП Ч нЕЮЙЛЕ ПУФТПЕ МАВПРЩФУФЧП.

Б ПФЮЕЗП ПОБ... ФБЛБС? - УРТПУЙМ ПО рЙЛХ, УФБТБСУШ УЛТЩФШ УНХЭЕОЙЕ.

Б ЫХФ ЕЕ ЪОБЕФ, У ЮЕЗП ПОБ ФБЛБС МБУЛПЧБС. оЕ НПЦЕФ ОЙЛПНХ ПФЛБЪБФШ - Й ЧУЕ ФХФ... нЕЮЙЛ ЧУРПНОЙМ П РЕТЧПН ЧРЕЮБФМЕОЙЙ, ЛПФПТПЕ РТПЙЪЧЕМБ ОБ ОЕЗП УЕУФТБ, Й ОЕРПОСФОБС ПВЙДБ ЫЕЧЕМШОХМБУШ Ч ОЕН. у ЬФПК НЙОХФЩ ПО УФБМ ЧОЙНБФЕМШОЕК ОБВМАДБФШ ЪБ ОЕК. ч УБНПН ДЕМЕ, ПОБ УМЙЫЛПН НОПЗП "ЛТХФЙМБ" У НХЦЮЙОБНЙ, - УП ЧУСЛЙН, ЛФП ИПФШ ОЕНОПЦЛП НПЗ ПВИПДЙФШУС ВЕЪ ЮХЦПК РПНПЭЙ. оП ЧЕДШ Ч ЗПУРЙФБМЕ ВПМШЫЕ ОЕ ВЩМП ЦЕОЭЙО. хФТПН ЛБЛ-ФП, РПУМЕ РЕТЕЧСЪЛЙ, ПОБ ЪБДЕТЦБМБУШ, ПРТБЧМСС нЕЮЙЛХ РПУФЕМШ.

РПУЙДЙ УП НОПК... - УЛБЪБМ ПО, ЛТБУОЕС. пОБ РПУНПФТЕМБ ОБ ОЕЗП ДПМЗП Й ЧОЙНБФЕМШОП, ЛБЛ Ч ФПФ ДЕОШ, УФЙТБС ВЕМШЕ, УНПФТЕМБ ОБ иБТЮЕОЛП.

ЙЫШ ФЩ... - УЛБЪБМБ ОЕЧПМШОП У ОЕЛПФПТЩН ХДЙЧМЕОЙЕН. пДОБЛП, ПРТБЧЙЧ РПУФЕМШ, РТЙУЕМБ ТСДПН.

ФЕВЕ ОТБЧЙФУС иБТЮЕОЛП? - УРТПУЙМ нЕЮЙЛ. пОБ ОЕ УМЩЫБМБ ЧПРТПУБ - ПФЧЕФЙМБ УПВУФЧЕООЩН НЩУМСН, РТЙФСЗЙЧБС нЕЮЙЛБ ВПМШЫЙНЙ ДЩНЮБФЩНЙ ЗМБЪБНЙ:

Б ЧЕДШ ФБЛПК НПМПДЕОШЛЙК... - й УРПИЧБФЙЧЫЙУШ: иБТЮЕОЛП?.. юФП Ц, ОЙЮЕЗП. чУЕ ЧЩ - ОБ ПДОХ ЛПМПДЛХ... нЕЮЙЛ ЧЩОХМ ЙЪ-РПД РПДХЫЛЙ ОЕВПМШЫПК УЧЕТФПЛ Ч ЗБЪЕФОПК ВХНБЗЕ. у РПВМЕЛЫЕК ЖПФПЗТБЖЙЙ ЗМСОХМП ОБ ОЕЗП ЪОБЛПНПЕ ДЕЧЙЮШЕ МЙГП, ОП ПОП ОЕ РПЛБЪБМПУШ ЕНХ ФБЛЙН НЙМЩН, ЛБЛ ТБОШЫЕ, - ПОП УНПФТЕМП У ЮХЦПК Й ДЕМБООПК ЧЕУЕМПУФША, Й ИПФС нЕЮЙЛ ВПСМУС УПЪОБФШУС Ч ЬФПН, ОП ЕНХ УФТБООП УФБМП, ЛБЛ НПЗ ПО ТБОШЫЕ ФБЛ НОПЗП ДХНБФШ П ОЕК. пО ЕЭЕ ОЕ ЪОБМ, ЪБЮЕН ЬФП ДЕМБЕФ Й ИПТПЫП МЙ ЬФП, ЛПЗДБ РТПФСЗЙЧБМ УЕУФТЕ РПТФТЕФ ДЕЧХЫЛЙ Ч УЧЕФМЩИ ЛХДТСЫЛБИ. уЕУФТБ ТБУУНБФТЙЧБМБ ЕЗП - УОБЮБМБ ЧВМЙЪЙ, РПФПН ПФУФБЧЙЧ ТХЛХ, Й ЧДТХЗ, ЧЩТПОЙЧ РПТФТЕФ, ЧУЛТЙЛОХМБ, ЧУЛПЮЙМБ У РПУФЕМЙ Й ВЩУФТП ПЗМСОХМБУШ ОБЪБД.

ИПТПЫБ ЛХТЧБ! - УЛБЪБМ ЙЪ-ЪБ ЛМЕОБ ЮЕК-ФП ОБУНЕЫМЙЧЩК ИТЙРМПЧБФЩК ЗПМПУ. нЕЮЙЛ РПЛПУЙМУС Ч ФХ УФПТПОХ Й ХЧЙДЕМ УФТБООП ЪОБЛПНПЕ МЙГП У ТЦБЧЩН ОЕРПУМХЫОЩН ЮХВПН ЙЪ-РПД ЖХТБЦЛЙ Й У ОБУНЕЫМЙЧЩНЙ ЪЕМЕОП-ЛБТЙНЙ ЗМБЪБНЙ, Х ЛПФПТЩИ ВЩМП ФПЗДБ ДТХЗПЕ ЧЩТБЦЕОЙЕ.

ОХ, ЮЕЗП ЙУРХЗБМБУШ? - УРПЛПКОП РТПДПМЦБМ ИТЙРМПЧБФЩК ЗПМПУ. - ьФП С ОЕ ОБ ФЕВС - ОБ РБФТЕФ... нОПЗП С ВБВ РЕТЕНЕОЙМ, Б ЧПФ РБФТЕФПЧ ОЕ ЙНЕА. нПЦЕФ, ФЩ НОЕ ЛПЗДБ РПДБТЙЫШ?.. чБТС РТЙЫМБ Ч УЕВС Й ЪБУНЕСМБУШ.

ОХ Й ОБРХЗБМ... - УЛБЪБМБ ОЕ УЧПЙН - РЕЧХЮЙН ВБВШЙН ЗПМПУПН. - пФЛХДБ ЬФП ФЕВС, ЮЕТФБ РБФМБФПЗП... - й ПВТБЭБСУШ Л нЕЮЙЛХ: - ьФП - нПТПЪЛБ, НХЦ НПК. чУЕЗДБ ЮФП-ОЙВХДШ ХУФТПЙФ.

ДБ НЩ У ОЙН ЪОБЛПНЩ... ФТПЫЛЙ, - УЛБЪБМ ПТДЙОБТЕГ, У ХУНЕЫЛПК ПФФЕОЙЧ УМПЧП "ФТПЫЛЙ". нЕЮЙЛ МЕЦБМ ЛБЛ РТЙЫЙВМЕООЩК, ОЕ ОБИПДС УМПЧ ПФ УФЩДБ Й ПВЙДЩ. чБТС ХЦЕ ЪБВЩМБ РТП ЛБТФПЮЛХ Й, ТБЪЗПЧБТЙЧБС У НХЦЕН, ОБУФХРЙМБ ОБ ОЕЕ ОПЗПК. нЕЮЙЛХ УФЩДОП ВЩМП ДБЦЕ РПРТПУЙФШ, ЮФПВЩ ЛБТФПЮЛХ РПДОСМЙ. б ЛПЗДБ ПОЙ ХЫМЙ Ч ФБКЗХ, ПО, УФЙУОХЧ ЪХВЩ ПФ ВПМЙ Ч ОПЗБИ, УБН ДПУФБМ ЧНСФЩК Ч ЪЕНМА РПТФТЕФ Й ЙЪПТЧБМ ЕЗП Ч ЛМПЮЛЙ.

БОЛЬНЫЕ И РАНЕНЫЕ, в международном праве военнослужащие и гражданские лица, которые в ходе вооружённого конфликта нуждаются в немедленной медицинской помощи или уходе (в том числе потерпевшие кораблекрушение, беременные женщины, кормящие матери, новорождённые младенцы и др.). Общий принцип международного гуманитарного права заключается в гуманном обращении с больными и ранеными при любых обстоятельствах.

Понятие «больные и раненые» распространяется на комбатантов (лиц, принадлежащих к составу вооруженных сил воюющей стороны, участников военных ополчений, отрядов добровольцев, включая личный состав организованного движения сопротивления, население, стихийно взявшееся за оружие) и некомбатантов (лиц из состава вооруженных сил, не принимающих участия в боевых действиях - медицинский и духовный персонал, корреспонденты и т.п.). Попавшие во власть неприятеля больные и раненые воюющей армии считаются военнопленными, к ним должен применяться режим военного плена.

Первые попытки выработать нормы о больных и раненых предпринимались с 16 века в период образования абсолютистских государств и появления постоянных армий. Нормы международного права, определяющие режим больных и раненых во время вооруженного конфликта, начали складываться в период Французской революции 18 века. Первые многосторонние конвенции о защите больных и раненых, медицинских учреждений и их персонала во время войны были заключены в 1864 году (война на суше) и 1899 году (война на море). Современные нормы, касающиеся защиты больных и раненых, изложены в Женевской конвенции об улучшении участи раненых и больных в действующих армиях (1949) и Женевской конвенции об улучшении участи раненых, больных и лиц, потерпевших кораблекрушение, из состава вооруженных сил на море (1949), а также в двух Дополнительных протоколах (1977) к этим конвенциям.

Положения конвенций устанавливают, что все больные и раненые независимо от цвета кожи, религии и пола, национального или социального происхождения, политических или других убеждений пользуются одинаковым покровительством. Правила о больных и раненых должны применяться во время войны; в ходе любого вооруженного конфликта между двумя или несколькими сторонами (даже если одна из них не признаёт состояния войны); во всех случаях военной оккупации (в том числе, если эта оккупация не встречает никакого вооруженного сопротивления).

В войне на суше воюющие обязаны принимать немедленные меры для поиска и сбора больных и раненых. В случае необходимости для этого устанавливается перемирие. Больные и раненые должны быть эвакуированы из опасной зоны, тяжелобольные и тяжелораненые - репатриированы во время конфликта на родину или в одно из нейтральных государств; остальные подлежат репатриации по окончании военных действий. Запрещается добивать и истреблять больных и раненых, подвергать их пыткам, использовать для биологических опытов или медицинских экспериментов. Мёртвых подбирают и достойно хоронят.

Медицинский персонал находится под защитой гуманитарного права, воюющие должны относиться к нему с уважением и обеспечивать защиту. Медицинский персонал может быть задержан противником; в таком случае он должен продолжать выполнение своих функций, предпочтительно в отношении собственных граждан. Защите подлежат как постоянные, так и подвижные медицинские формирования.

В морской войне применяются в основном те же нормы, но с учётом морской специфики. Конвенция уравнивает больных и раненых и лиц, потерпевших кораблекрушение, под которым, помимо гибели морского судна, понимается также падение в воду самолёта. Особое значение имеют поиск и спасение, они должны предприниматься немедленно после сражения самими боевыми кораблями (при осуществлении таких операций корабли не обретают защиты). Воюющие могут просить нейтральное судно принять на борт раненых и потерпевших кораблекрушение. Такие суда не подлежат захвату.

Госпитальные суда окрашиваются в белый цвет и несут, наряду с национальным, флаг с эмблемой Красного Креста. Название и описание судна сообщается противнику, после этого оно не должно подвергаться нападению или захвату. Медицинский персонал и команда судна не подлежат пленению, однако госпитальное судно может быть подвергнуто досмотру и поставлено под временный контроль противником.

Нормы международного гуманитарного права инкорпорированы в национальное законодательство: в российском законодательстве, в частности, содержатся положения, обязывающие военнослужащих соблюдать нормы о больных и раненых. За нарушение указанных норм наступает юридическая ответственность (в том числе уголовная).

Лит.: Тиунов О. И. Международное гуманитарное право. М., 1999.

Степанова Е.В.

Рано утром 22 июня 1941г., нарушив договор о ненападении, фашистская Германия вторглась на территорию СССР. Началась Великая Отечественная Война. Она стала важнейшей частью Второй Мировой Войны, во многом изменив ход последней. С самого начала эта война отличалась своим размахом, кровопролитностью, крайним напряжением борьбы и небывалым зверством фашистов по отношению к военнопленным и гражданскому населению. За четыре года страна потеряла до 30 млн. человек, большинство которых не военнослужащие, а гражданские лица. Война затронула все семьи и моя не исключение.

Моя бабушка никогда не рассказывала о войне, почему я не знаю. Когда мы её просили рассказать, что-нибудь, она говорила мало или вообще переводила разговор на другую тему. Вот всё, что я могу вспомнить из её рассказов: Когда началась война моя бабушка Воробьева Александра Ивановна жила в селе Труновка Ставропольского края. Ей тогда было 12 лет. В семье кроме неё было ещё 2 брата и 3 сестры. Младшей было только 4 года. В связи с тем, что мой прадедушка был бригадиром полеводческой бригады колхоза, и у него было много детей, его не призвали в ряды Красной Армии. Уже через некоторое время начался голод. Всю еду отдавали детям. Те, кто был постарше, работали вместе с родителями в колхозе. Когда бабушкиному брату Воробьеву Пётру Ивановичу исполнилось 18, его призвали. В сражении у некого села, название которого уже никто не помнит, войска начали отступление, а мой дедушка был ранен и потерял сознание. Когда он очнулся, ему удалось доползти до села и родители отвезли его в госпиталь, ведь тогда очень боялись того, что тебя могли назвать дезертиром и объявить врагом народа. Позже и второго брата Воробьёва Николая Ивановича забрали в армию. Правда, его отправили на шахту. Во время бомбёжки шахта обвалилась, и мой дедушка был контужен. Он уже никогда не был таким, каким был до войны.

Война объединяет людей, все помогают друг другу, как могут; чужое горе воспринимается как своё, поэтому не удивительно, что во время войны люди не боятся говорить о себе.
После освобождения Сталинграда мою бабушку и её сестер отправляли его восстанавливать. Там они познакомились с офицером 4-й танковой армии. Он рассказал им один случай: Танковые соединения несли огромные потери в технике, и случилось так, что в этой армии оставалось всего четыре танка. Кто-то из офицеров спросил: не потому ли она и называется 4-й танковой армией? Солдаты внесли поправку: свою армию они с горькой иронией называли четырёхтанковой. Сестра моей бабушки встречалась с этим офицером. А когда их отправили домой, этот офицер очень просил, чтобы она вернулась, как будто чувствовал, что она не вернётся.

Мама моего отца, Вера Ивановна, была ещё девочкой, когда началась война. А уже с 15 лет она работала в Свердловске на лесоповале. Они восстанавливали танковый завод. Она никогда не говорила, что было трудно, а ведь там можно было и умереть. Дерево могло придавить, если ты оказывался у основания. Все работали безропотно, потому что понимали, что идёт война. Когда её мама умерла, ей разрешили съездить на похороны. Назад она уже не вернулась, и её чуть не посадили за это. Но так как она уже на следующий день вышла в колхоз и оставалась единственной опорой всей семьи, её не посадили.

Мой прадедушка Тимофей Иванович прошёл три войны. Во время Гражданской войны он воевал под Ленинградом в Красной коннице. Потом была война с Финляндией, где он был ранен. Во время Великой Отечественной Войны он был ранен в грудь, но пулю так и не достали. Она так и осталась напоминанием о его боевом прошлом. Можно сказать, что всю жизнь мой прадед воевал.

Мой дедушка, Иван Иванович, был призван в 1939 году, а в 1943 он попал на границу с Турцией и до 1951 года он служил там. Дедушка мало рассказывал, но одну историю я помню. Дедушка нашёл немецкий телефонный провод и отрезал его, но он не знал, что с ним делать, ведь если бы немцы узнали, его бы расстреляли. На помощь пришли сельские жители. Женщины сделали из провода бусы и никто ничего не узнал. Мой дедушка и его отец не раз были награждены медалями. Среди прочих есть и медаль за «победу над Германией».

Про своих родственников я знаю очень мало. Они не рассказывали, а я не выспрашивала. Но есть люди, которые говорят. Таким человеком был дедушка моей подруги. Как-то раз он рассказал нам про свои подвиги. Её дедушка, Кованов Владимир Васильевич, был врачом. В июле 1941 года ему предложили выехать в сортировочный эвакогоспиталь, расположенный в Ярославле, где он должен был занять должность ведущего хирурга.

Госпиталь был размещён на берегу Волги в зданиях, где сейчас находятся теоретические кафедры медицинского института. Долго осматриваться и привыкать к новому месту не пришлось. Июль и август прошли в напряженной работе. Это было труднейшее время горького для всех периода войны. Поток раненых накатывался один за другим, и они едва справлялись с тем, чтобы обмыть их, переодеть, сменить повязки и быстрее эвакуировать далее в тыл. Сутками врачи не покидали госпиталя, особенно в дни, когда к причалу с низовьев Волги подходили пароходы с ранеными или требовалось срочно разгрузить санитарный поезд на железнодорожном узле Ярославля. В такие дни на пристань, к вокзалу приходили сотни женщин, подростков-школьников, чтобы помочь вынести тяжелораненых, бережно уложить их в санитарные машины или приспособленные для этих целей полуторки. Ребята подносили раненым воду, помогали справиться с костылями, поднести в машину нехитрые пожитки солдат. Врачей в госпитале было немного- 5-6 человек. Работали без выходных, по 12-14 часов ежедневно. К тому же 2-3 раза в неделю каждому выпадало круглосуточное дежурство. Приходили помочь и учителя из соседних школ. Они быстро осваивали навыки по уходу за ранеными и больными. Иногда к ним на дежурство приходили их маленькие дети. Матери кормили их, чем могли, поили чаем и часто укладывали спать на кушетке в дежурке. Нередко пожилые солдаты, кто с перебитой рукой, кто на костылях или с перебинтованной головой, подсаживались к ребятам, рассказывали им о войне и давали кусочки сахара из своего скудного пайка. Дети доверчиво, интуитивно чувствуя их тревожную тоску, забирались к ним на колени и дарили забывшим тепло родного дома людям бесхитростную детскую радость.

В сентябре 1941 года его перевили в Казань. Там его сразу назначили ведущим хирургом эвакогоспиталя, расположенного на Ершовом поле, в здании ветеринарного техникума. К тому ему пришлось помогать молодым врачам двух соседних госпиталей. Работать в трёх госпиталях было физически невозможно. Главный хирург эвакогоспиталей Казани А.В. Вишневский посоветовал не делать все самому, а учить других врачей. Это было единственным выходом. Процесс « созревания» врачей в годы войны происходил значительно быстрее, нежели в мирное время, когда молодого врача не особенно торопили, не предоставляли ему такую самостоятельность, которую он получал теперь. Стоило показать врачу один раз, как нужно делать ту или иную операцию, и следующую операцию он делал уже самостоятельно и уверенно, как подобает заправскому хирургу. Не было случая, чтобы кто-нибудь из молодых врачей отклонился от участия в операции, сославшись на отсутствие опыта или какие-либо иные причины. Каждый молодой врач думал только о том, как помочь раненому, облегчит его страдания и быстрее вернуть в строй.

С 15 ноября 1941 года германские войска, развернув против Западного фронта 73 дивизии и 4 бригады, начали второе генеральное наступление на Москву. Москву защищала вся страна. Москва оказалось недоступной для гитлеровцев. В начале декабря наступил перелом. 5-6 декабря 1941 года войска перешли в наступление. Наступление Красной Армии развивалось стремительно. Вскоре вражеская группировка, нацеленная на Москву, была полностью уничтожена. Разгром немцев под Москвой развеял миф о непобедимости гитлеровского рейха. Это был и крах «блицкрига», и начало поражения фашистской Германии. То, что Красная Армия погнала фашистов на Запад, создавало у людей огромный психологический перелом. В госпиталях сразу почувствовали это по настроению людей. Забывая о ранах, они возбужденно рассказывали, как выбивали врага из подмосковных городов и деревень, как крушили вражескую технику. Рассказам не было конца. Иной раз создавалось впечатление, что эти люди, которые неделями не покидали окопов, поднимались в атаку под ураганным огнем, закрывали своей грудью товарищей, даже не подозревают о своей отваге и стойкости.

С начала 1942 года жизнь госпиталя вошла в размеренную колею. Раненые поступали по графику. Мы делали все, чтобы облегчить страдания раненых, успокоить их, создать хоть недолгую «мирную передышку». А они торопились. Те, у кого раны едва затянулись, беспрерывно осаждали нас, допытываясь, когда же мы их выпишем. Нетерпеливо подгоняли врачей, обвиняли их в бюрократизме. Танкист, которому осколок, как ножом, срезал руку у основания плеча, возмущался «беспомощностью медицины»: — В медсанбате я просил врачей пришить мне руку,- рассказывал он,- а они говорят, что таких операций никто еще не делал. Видали? Не делал! Так вы начните, говорю, тогда и другие будут делать! Ну как я без руки воевать буду?!

Воевать… А сам еле жив. Он потерял много крови, черты лица заострились, ходить не мог, больше лежал. Врачи перелили ему кровь, ввели глюкозу, физиологический раствор. В один из вечеров его срочно вызвали в госпиталь. В операционной на столе лежал тот танкист, под ним – лужа крови. Ксения Ивановна, опытная операционная сестра, из последних сил прижимала кровоточащие сосуды культи; в такой позе она простояла уже около часа. Оказалось, что гнойный процесс в мягких тканях культи расплавил торчащие закупоренные стволы крупных сосудов, возникло сильное кровотечение. Опоздай сестра на минуту, и раненый мог погибнуть. Владимир Васильевич немедленно приступил к перевязке сосудов выше места кровотечения. Операция прошла успешно. Когда выписывали танкиста и передавали ему протез искусственной руки, он сказал: — Сколько таких калек, как я… Учитесь скорее пришивать оторванные руки. Может, и моя прижилась бы?! И столько затаенной надежды было в этих словах, что они крепко запали в душу.
В скором времени в его судьбе произошёл серьезный перелом: его пригласили в мобилизационный отдел округа и сказали, что одному из фронтов нужен опытный хирург. Согласен ли он выехать в действующую армию? Конечно, он был готов выехать в любую минуту. Теплым осенним днем 1942 года он с еще одним хирургом, А.И.Лапиной, и сестрой, К.И.Чуркиной, направился в Москву. Их определили в один госпиталь и сделали его базовым, взяв слово, что они будут учить молодых врачей. Приблизительно в 15 километрах от линии фронта, в лесу, они разбили палатки для приема и обработки раненых, как и положено хирургическому госпиталю первой линии. Раненые не заставили себя ждать: медико-санитарный батальон дивизии не справлялся с потоком, часть раненых привозили прямо с передовой. В большой брезентовой палатке защитного цвета стояли пять операционных столов. В первые сутки они приняли более 300 раненых. Трое суток работали почти без отдыха. Чтобы сохранить работоспособность, организовали дежурства. Одни хирурги отдыхали, другие оперировали. Поздней осенью они приехали на Казанский вокзал, чтобы отправиться в район действий 5-й ударной армии. Обосновались в Камышине. Поскольку все хирурги были только после институтов, организовали курсы.

19 ноября 1942 года огненный шквал над вражескими позициями возвестил о начале наступления Красной Армии под Сталинградом. Госпиталь двигался за наступавшей армией. На два-три дня останавливались в отбитых у врага населенных пунктах, чтобы обработать раненых. А затем – снова вперед!

Февраль 1943 года был неустойчивым: то метель и холодные пронизывающие ветры, то ясное небо и тихая солнечная погода. Снегу нанесло много, но он быстро осел. Накатанные колеи дорог блестели как стеклянные. Бои ушли далеко вперёд. Развернулись решающие схватки за город Шахты. В это время подошёл фронтовой транспорт, и большую часть раненых вывезли. Оставались одни нетранспортабельные раненые и среди них двое особенно «тяжелых». У одного газовая гангрена развилась после слепого осколочного ранения голени, у другого – плеча. После широкого рассечения, переливания крови и введения противогангренозной сыворотки, а также поясничной блокады у раненого в голень дело быстро пошло на поправку. У раненого же в плечо процесс неожиданно стал распространяться на грудь и спину. Пришлось делать разрезы и там. Оперировать его приходилось по 2-3 раза в день, а в общей сложности он перенёс около 13 операций. Ценой упорной борьбы, длившейся целый месяц, удалось спасти раненому руку. Правда, мышечной ткани в области плеча осталось немного, но рука полностью сохранила подвижность. Наконец им на смену прибыл долгожданный фронтовой госпиталь, который до этого все ещё находился в районе Камышина. Собрались быстро и выехали на новое место, в район города Шахты. Там уже с нетерпением ждали.

Вскоре ему пришлось распрощаться с госпиталем. Он был назначен армейским хирургом в соседнюю, 44-ю армию. Чувства были противоречивые. С одной стороны, повышение, чувство огромной ответственности, с другой – грустно расставаться с товарищами, с которыми так сработался и свыкся. Утром, чуть свет, он уже ехал в 44-ю армии, которая действовала в районе Таганрога. Сразу же начал знакомиться с личным составом госпиталей и медсанбатов, которые в большинстве своем находились в «свернутом» состоянии, так как активных боевых действий армия в то время не вела. В конце лета 1943 года 44-я армия перешла в наступление. Раненые поступали большими партиями в медсанбаты и госпитали первой линии, расположенные вблизи атакующих частей. Хирургическая обработка раненых шла без задержки на этапах эвакуации. Полковые медицинские пункты после осмотра раненых и оказания первой помощи сразу же эвакуировали принятых в медсанбаты и госпитали армии. На операционный стол раненые поступали в первые 3-6 часов после ранения. Никакой задержки с хирургической обработкой и эвакуацией раненых не было. Но наступило осеннее бездорожье и затруднило эвакуацию. Возникли трудности с продовольствием и медикаментами. В создавшихся условиях регулярно снабжать госпитали полноценными продуктами, богатыми жирами и витаминами, не было возможным. А раненые, особенно тяжелые и потерявшие много крови, нуждались в калорийном и легко усвояемом питании. Тогда они начали широко применять свежую бычью кровь. Новый питательный продукт назвали гемокостолом. Благотворное действие его легко объяснимо. Свежая кровь животного содержит хорошо усвояемых организмом белки, соли и гормональные вещества, которые оказывают активизирующее действие на все жизненно важные процессы, протекающие в организме. При приеме гемокостола общее состояние улучшалось на глазах, появлялся аппетит, прибавлялся вес, повышался тонус. При этом быстро очищались и хорошо заживали раны.

Год 1944-й – год решающего наступления Красной Армии на всех фронтах, год полного освобождения территории нашей Родины от немецко-фашистских захватчиков. Последняя военная зима с пронизывающими ледяными ветрами и моросящей сырой слякотью оттепелей уже, казалось, готова была уступить свои позиции всепобеждающему солнцу. Предчувствие весны ощущалось тем радостнее, чем явственнее приближался долгожданный День Победы. Радостно встречало советских воинов-освободителей население Польши. Там действовал специализированный госпиталь, работа в нем не прерывалась ни на минуту. Как-то его вызвали в политотдел армии. Врачам предложили оказывать помощь населению освобожденных районов. В его руки попал госпиталь в Седльце. Начали с того, что рассортировали больных, организовали санпропускник и с помощью местных жителей вымыли и подстригли обитателей больницы. Одновременно развернули операционную и перевязочную, оборудовали кухню и столовую для ходячих больных. За два-три дня городскую больницу нельзя было узнать. В отделениях навели идеальную чистоту и порядок. Раненые и больные лежали в чистом белье, перевязанные, ухоженные, а главное, хорошо накормленные.

Весной 1945 года войска 3-го Белорусского фронта, куда в те месяцы входила 28-я армия, вели бои на территории Восточной Пруссии. Участвуя в наступлении, 28-я армия вела ожесточенные бои под городом Гумбиннен. Раненых было много, особенно с пулевыми ранениями. В те дни медицинские пункты и армейские госпитали располагались близко к боевым порядкам. Раненые обрабатывали быстро и тут же эвакуировали во фронтовую базу. Военные действия в Восточной Пруссии подходили к концу. Закончился тяжелый день в медсанбате. Это была последняя ночь в Восточной Пруссии. Утром спешно грузились в машины, чтобы двинуться в Германию — под Берлин. В середине апреля 1945 года войска вышли на исходные рубежи для последних, решающих боев. Особая нагрузка в тех тяжелых боях последнего месяца войны выпала на долю мед. службы переднего края. Это понятно, если учесть, как усложнился розыск раненых и их вынос из-под обстрела в крупных населенных пунктах. Развалины домов, засады, лабиринты улочек, завалы, водные преграды – все это чрезвычайно затрудняло работу санитаров, медсестер, фельдшеров. Тем не менее мед. служба неплохо справлялась со своими задачами. В последние дни апреля начался штурм Берлина. Вскоре Берлин был занят. Ночью стало известно о подписании акта о капитуляции. Небо осветили ракеты, тишину прорезали залпы из револьверов и автоматов. Это были последние выстрелы войны, солдатский салют Победе.

Смолкли орудийные залпы, треск автоматов и лязг гусениц танков. Война окончилась. Не сразу пришла Победа. Она была завоевана в жестокой, кровопролитной войне, длившейся 1418 дней и ночей. Красная Армия разгромила основные силы гитлеровской военной машины и добилась всемирно-исторической победы. Медики фронта и тыла сделали немало для победы над фашистской Германией. Благодаря их мужеству, отваге и героизму медицинская помощь была оказана небывалому числу раненых и больных. По долгу своей профессии они приняли на свои плечи огромную тяжесть борьбы с тяжелыми страданиями раненых, героически боролись со смертью и на полях сражений, и в медсанбатах, и в госпиталях.

«Жизнь – вечность, смерть лишь миг один», — сказал поэт. Герои Отечественной войны вечно живут в нашей памяти, в наших сердцах, независимо от того, находятся ли они сегодня в строю или нет. Они всегда с нами и всегда будут живым примером, призывом к действию и благородной борьбе за жизнь человека. Светлые, радостные, хоть и наполненные горьким дымом пожарищ, майские дни 1945 года, дни Победы, не забудутся человечеством никогда.
Прошло уже 60 лет, а подвиги наших бойцов все ещё живы в памяти людей. Пока жива память о них и их подвигах, живы и они. Вечная память героям!

 Так поступали советские медики
(Из книги "В боях за Харьковщину, Харьков, изд-во "Прапор",1973, с.172-181).
(В.Ф.ТРУФАНОВА, кандидат медицинских наук)    В оккупированном Харькове гитлеровцы создали несколько концентрационных лагерей. Там, за колючей проволокой, каждый день умирали сотни военнопленных. Большинство из них были раненые и больные. Они не получали необходимой врачебной помощи, лекарств, их морили голодом.
  Я в то время работала в 9-й городской больнице, которой руководил профессор А.И.Мещанинов. Медицинские работники решили оказать помощь раненым и больным военнопленным.
   Перед приходом фашистов в больнице находилось много раненых красноармейцев. Все они были прооперированы и одеты в больничную одежду. Многим пришлось забинтовать головы, чтобы короткая солдатская стрижка не бросалась в глаза. Гитлеровцам, которые явились к нам, мы сказали, что это местные жители, пострадавшие от бомбежек и обстрелов. С первых же дней оккупации лечебница перестала получать продукты для больных, и А.И.Мещанинов обратился с призывом к населению помочь продуктами. Харьковчане откликнулись на этот призыв. Люди приносили овощи, зерно, крупу, иногда последний кусок хлеба...
   Раненые, поступившие в больницу до прихода фашистов, не попали в концлагерь. Мы всех выписали как гражданских лиц. Местные жители взяли их к себе под видом родственников или переправили в ближайшие села, а оттуда многие из них ушли в партизанские отряды.
   На Холодной Горе в бывшем здании тюрьмы фашисты создали концентрационный лагерь. Здесь находилось несколько десятков тысяч человек. Заключенные сотнями умирали от голода и эпидемий. Истощенных, едва живых людей фашисты гоняли на различные работы. Их заставляли, например, впрягаться в повозки и тащить на себе бочки с водой. Сердце обливалось кровью при виде истощенных, похожих на скелеты людей, которые шли, держась друг за друга, едва передвигая ноги, по обледенелой дороге. Огромная бочка с водой тянула их назад, и они падали, не имея сил не только тащить тяжесть, но и просто держаться на ногах. Тех, которые не могли самостоятельно подняться, фашисты пристреливали тут же на дороге.
   Гитлеровцы с автоматами не позволяли никому близко подходить к военнопленным и передать им хотя бы кусок хлеба. И вот, несмотря на грозившую ему опасность, А.И.Мещанинов под знаком Красного Креста отправился к коменданту лагеря с просьбой направить к нему в клинику больных и раненых заключенных. Тот сначала не соглашался, но когда ему было обещано после лечения возвращать обратно в лагерь здоровых людей, то это предложение коменданту очень понравилось и он согласился.
   Через некоторое время в 9-ю больницу начали поступать раненые и больные военнопленные. Люди были крайне истощены, но, попав в более или менее человеческие условия, стали оживать и быстро поправляться. Население все время помогало нам продуктами.
   Теперь перед нами встала новая задача - не только выходить наших воинов, но и спасти их от плена. В 9-й больнице это было не трудно делать, так как она не охранялась, и под видом гражданских больных мы выписывали военнопленных. Их брали к себе многие холодногорцы, а чаще всего увозили сельские жители, которые доставляли нам продукты.
   Через несколько месяцев комендант Гембек узнал, что в лагерь возвращается очень мало военнопленных. Это привело его в бешенство, и он решил перевести всех военнопленных в 1-ю городскую больницу и поставить там усиленную охрану.
   Здесь распоряжался фашист военный врач Ганс Штапперт. Главным врачом и своим помощником он назначил русского врача Голованова, который так старательно выполнял все приказания немцев, что заслужил ненависть больных и персонала.
   А.И.Мещанинов предложил мне перейти работать в эту больницу, с тем чтобы продолжить там начатое нами дело освобождения военнопленных. Мне очень не хотелось переходить туда, но мысль с том, что я смогу помогать советским людям, заставила меня согласиться. Я взяла с собой несколько сестер, с которыми уже сработалась и которым полностью доверяла. Это были моя родная сестра.А. Ф. Никитинская, Е. М. Зизина и А. И; Шевченко.
   Теперь нам приходилось действовать особенно предусмотрительно, обдумывать каждый свой шаг, прежде чем помочь бежать кому-либо из военнопленных.
   В 1-й больнице также нашлось немало людей, которые с радостью начали нам помогать. Итак, постепенно у нас организовалась небольшая патриотическая группа, в которую входили кроме бывших работников 9-й больницы старшая сестра В.М.Морева, операционная сестра Ю. Ф. Винниченко, перевязочная сестра Л.Стрижак, палатная сестра 3.Кацеруба, фельдшер Ю.Е.Корсак (позже мы узнали, что он был советским разведчиком), санитарка М.И.Гурина, повар Е.С.Минасова и другие. Несколько раз А.Ф.Никитинской и В.М.Моревой удалось, пользуясь пропуском одного из членов группы, провести военнопленных, переодетых в гражданскую одежду, мимо охранника. Мы пользовались тем, что фотографии на пропуске не было. Однажды двух человек перенесли в морг и там их оставили на ночь, снабдив пропусками. Утром они переоделись в специально приготовленную для них гражданскую одежду и вышли на улицу: морг не охранялся.
   Но все это было очень рискованно, поэтому вскоре мы решили действовать иначе. Из бывшего гинекологического корпуса (во время оккупации здесь размещалось хирургическое отделение) был ход через подвальную дверь на улицу. В подвале лежали старые койки и всякие ненужные вещи, которыми медицинские работники замаскировали дверь, оставив к ней незаметный проход. Тех, кто должен был бежать, ночью провожали в подвал и показывали им дверь. Рано утром они выходили через эту дверь и шли по заранее указанному адресу, где их укрывали надежные люди. А потом А.Ф.Никитинская шла в подвал под тем предлогом, что надо было принести оттуда какую-нибудь подстилку для кровати, и закрывала дверь. Так мы помогли бежать из госпиталя 10-15 человекам.
   В терапевтическом отделении, которым заведовал И.Н.Рахманинов, мы часто прятали своих военнопленных. После отбора людей в концлагерь их забирали обратно. Иван Николаевич никогда не отказывал нам в помощи.
   Однажды во время такого отбора Штапперт обнаружил, что из терапевтического отделения исчезло много больных. Фашист рассвирепел, вызвал всех заведующих отделениями к себе в кабинет и начал на всех кричать, а потом спросил у доктора Рахманинова: «Почему у вас из отделения убежали военнопленные? Вы плохо смотрите за ними». Рахманинов ответил: «Я врач, а не палач, мое дело лечить больных, а ваше дело сторожить их». Тогда Штапперт взбесился и крикнул: «Выйдите все из кабинета! А вы (он указал на Рахманинова) останьтесь».
   Все вышли. Оттуда еще несколько минут доносились крики Штапперта и тихий голос Рахманинова, затем раздался выстрел. Дверь распахнулась и фашист выскочил из кабинета, крикнув нам, что так же он расправится со всеми, если будут продолжаться побеги. Когда мы вошли в комнату, то увидели лежавшего на полу И. Н. Рахманинова. По его лицу бежала тоненькая струйка крови. Он был убит.
   Штапперт хотел запугать нас и заставить выполнять все приказания, как это делал его помощник Голованов. Но расправа над доктором Рахманиновым вызвала у нас еще большую ненависть к врагу и желание отомстить фашистам. Лучшей местью была организация побегов военнопленных. А они продолжали все время исчезать из госпиталя, иесмотря на усиление караула и другие принятые фашистами меры.
   Хорошая связь наладилась у меня с доктором К.Р.Седовым, который возглавлял подпольную труппу в концлагере. Он привозил из концентрационного лагеря часто совсем здоровых, правда, сильно истощенных людей и говорил, что их надо подкормить и затем помочь уйти из госпиталя.
   Таких военнопленных (это были чаще всего командиры и комиссары), чтобы они не бросались в глаза Штапперту и его прихвостням, мы с Юлей Винниченко «оперировали» по ночам. Делали, например, разрез кожи на животе и накладывали швы. Это должно было означать, что больной страдал острым аппендицитом или прободной язвой желудка. Укладывали «больного» в постель, а потом в ближайшее время старались вывести его из госпиталя. А когда он бесследно исчезал, то немцам и даже некоторым медработникам говорили, что этот больной умер.
   Как-то две недели не появлялся у нас доктор Седов. Немцы сами привозили раненых. Я начала беспокоиться и решила пойти в концлагерь. Фронт приближался и чувствовалось, что гитлеровцы что-то замышляют. Надо было попытаться спасти всех, кого возможно.
   В концлагерь я отправилась под предлогом получения лекарств (немцы иногда давали нам ничтожное количество медикаментов). Там, получая лекарства, я попросила вызвать Седова. Его вызвали. Он успел мне шепнуть, что за последнее время немцы отправили из лагеря несколько машин с тяжелоранеными - будто бы в госпиталь, а когда он попытался поехать сопровождать их, то его посадили в карцер. Я ответила, что к нам никого не привозили, а наоборот, приказали всех ходячих подготовить для перевода в лагерь. Он сказал: «Если их не привезли к вам, значит расстреляли».
   С приближением фронта над ранеными нависла новая угроза, Штапперт все чаще отбирал еще не совсем окрепших людей для отправки в Германию. Возможно, многие из них попали в Майданек, Освенцим и другие лагеря смерти.
   В феврале 1943 года, когда Красная Армия приближалась к Харькову, больничные палаты облетела страшная весть: фашисты собираются взорвать госпиталь. Узнав, что немецкие солдаты привезли взрывчатку и поставили ее в ящиках у всех углов здания, мы немедленно решили вывести оставшихся раненых и больных из госпиталя. Кто мог передвигаться, тот уходил подальше во двор, люди прятались за низеньким зданием морга и лаборатории. На носилках и просто на руках работники госпиталя выносили из палат тех, кто не в состоянии был ходить. Среди раненых началась паника. Многие из них в гипсовых повязках и на костылях ползли вниз по лестнице со второго и третьего этажей. Спускаться по ступенькам они не могли, ложились на спину и скатывались вниз. Охраны уже не было, и очень многих забирали к себе женщины. Не боясь немецких солдат, проезжавших по улице, рискуя собственной жизнью, они вели и несли на носилках раненых в свои дома.
   Когда в госпитале остались только те, кого из-за тяжелых гипсовых повязок невозможно было вынести из палаты, ко мне подбежала Е.М.Зизина: «Валентина Федоровна, уходите скорее, сейчас взрывать будут». Она бросилась вниз. Раненые, расслышав ее слова, начали надрывно кричать: «Доктор, не оставляйте нас, не уходите!» Конечно, я не могла спасти их своим присутствием, но им казалось: если кто-нибудь из персонала останется с ними, то ничего не случится, а если все уйдут, тогда - конец... Я не могла оставить их, а сама каждую минуту ожидала взрыва. Ходила по палатам, успокаивала больных, говорила, что это только паника, никакого взрыва не будет...
   Вдруг кто-то из сотрудников вбежал на третий этаж и закричал: «Взрывчатку спрятали, немцы ушли!» Я бросилась в коридор, чтобы раненые не видели, как слезы бегут у меня по лицу.
   В первый момент после пережитого нервного потрясения я не могла сообразить, что же надо делать? Но тут выручили наши сестры-хозяйки. Они первые начали собирать всех санитарок, чтобы привести в порядок палаты на случай, если для раненых бойцов Красной Армии, которая уже входила в город, понадобятся места в госпитале. Тогда и я пришла в себя и собрала сестер, врачей и технический персонал. За несколько часов мы привели в порядок палаты и операционную. И когда наши войска шли по харьковским улицам, мы были полностью готовы к приему раненых. А их было много, и мы по трое суток не выходили из больницы, но никто не жаловался на усталость.
   Через месяц в город снова вступили гитлеровцы, но еще до прихода фашистов всех раненых, которых не успели эвакуировать, население спрятало у себя. Те, которые в состоянии были передвигаться, уходили из города, и только тяжелораненых оставляли на месте. Одного из них я взяла к себе. У него после ранения в живот начался гнойный перитонит, а так как не было необходимых антибиотиков, то,несмотря на все наши усилия, мы не смогли его спасти. Раненый все время бредил и громко кричал: «Будь проклят, Гитлер!» Мы очень боялись, чтобы кто-нибудь из соседей нас не выдал. Повсюду в городе снова были расклеены объявления, в которых гитлеровцы грозили расстрелом всем, кто укрывает у себя красноармейцев и партизан, и тем, кто знает, где они укрываются, и не доносит об этом властям.
   После вторичной оккупации Харькова 1-ю больницу немцы заняли под свой военный госпиталь, а военнопленных перевели в помещение 13-й школы по ул. Карла Маркса. Все здесь было сделано по образцу концлагеря: вокруг колючая проволока в несколько рядов и усиленная охрана. Снова немцы создали концлагерь на Холодной Горе, откуда к нам доставляли несчастных людей, но сейчас привозили только тяжелораненых. Не было уже нашего товарища К.Р.Седова, с которым как-то увереннее я себя чувствовала. Он успел уйти с нашими войсками. Теперь раненых привозил немецкий фельдшер. Снова явился «шефарцт» Ганс Штапперт.
   В этот период гитлеровцы особенно свирепствовали. Чуть ли не каждый день устраивались облавы. На улицах и площадях останавливалась грузовая машина, выскакивали немецкие солдаты, хватали всех, кто попадался под руку, загоняли в машину и увозили на «сборный пункт» для отправки в Германию. Каждый из нас, кто должен был выйти на улицу, не знал, вернется ли он домой. Людей расстреливали тысячами.
   Несмотря на все зверства фашистов, мы чувствовали, что приходит конец их власти. Не помню уже, кто принес советскую листовку в госпиталь. Военнопленные вырывали ее друг у друга из рук. Все это поднимало дух и вселяло надежду в наши сердца. Обидно было тем нашим офицерам и солдатам, которые в эти последние месяцы перед освобождением Харькова попали в плен. В одной из палат у нас лежали почти все летчики: К. Шаркович, Н. А. Соболев, В. П. Зайцев, капитан Семиренко, полковник Стафеев и другие.
   В июле в госпиталь доставили в тяжелейшем состоянии летчика А. В. Устинова. У него было 16 ранений, он потерял очень много крови. Сейчас же мы с Юлей Винниченко взяли его на операционный стол, обработали раны, удалили осколки разбитых костей и пули, сделали переливание жидкостей (крови не было). Но у него имелось еще два тяжелых ранения в грудную клетку. Немедленное оперативное вмешательство исключалось. Нужно было сначала дать раненому немного окрепнуть. Прошло несколько дней. К сожалению, антибиотиков мы по-прежнему не имели, а другие препараты, как, например, сульфидин, стрептоцид, не оказывали необходимого дейcтвия, и у летчика поднялась высокая температура. Пуля, застрявшая в легком, дала нагноение. Надо было срочно оперировать, но перед этим следовало сделать рентгеноисследование легких и установить, где же находится пуля, можно ли ее удалить. Для этого я попросила врача в немецком госпитале разрешить мне воспользоваться рентгенкабинетом. Я не стала обращаться с этой просьбой к извергу Штапперту, так как знала, что он мне ответит: если нет надежды на скорое выздоровление больного, его надо пристрелить.
   Когда Штапперт уехал из госпиталя, я организовала эту «экcпедицию». Посоветовавшись, мы решили воспользоваться удобным случаем и не только отнести Устинова на рентген, но и освободить другого летчика Н.А.Соболева. А.Ф.Никитинская предложила взять с собой гражданскую одежду для Соболева и в рентгенкабинете его переодеть.
   Предварительно я договорилась с медсестрой 6-й поликлиники Н.П.Протопоповой. Она должна была ожидать нас на улице, чтобы увести Соболева и положить временно в гражданскую больницу, так как он еще нуждался в специальном лечении (у него был удален глаз после ранения). Мы решили осуществить намеченный план между тремя и четырьмя часами дня. Как раз в это время менялась охрана у ворот, и мы рассчитывали при одних охранниках выйти, а при других войти. Тогда не заметят, что не все вернулись.
   Вышли мы целой процессией: четыре санитара из выздоравливающих несли Устинова на носилках, за ними А.Ф.Никитинская вела под руку Соболева, я и Юля замыкали шествие. Юля несла бикс (металлическая коробка для стерильного материала), в котором находились пиджак, брюки и ботинки, прикрытые сверху простыней и ватой. Мы бодро прошли мимо охранников, объяснив им, что идем на рентген в немецкий госпиталь. Там же никакой охраны не было, поэтому мы совершенно свободно прошли в рентгенкабинет, где работал наш советский врач К.А.Резцова. Мы посмотрели летчика, наметили, как его оперировать и, оставив А.Ф.Никитинскую укладывать и нести в обратный путь Устинова, вышли во двор. Так как в рентгенкабинете переодеть Соболева не удалось, то я все время искала место, где бы он мог переодеться. Наконец увидела будку, в которой прежде стоял охранник, когда здесь находились военнопленные. Я сказала Соболеву: «Быстро заходите в будку и переодевайтесь». Юля зашла за ним. Повернувшись к Соболеву спиной и заслонив собой вход, мы начали оживленно разговаривать. Он быстро переоделся, отдал Юле свою больничную одежду, которую она положила в бикс, и пошла в госпиталь, а я с Соболевым вышла на улицу. Н.П.Протопопова уже поджидала нас. Передав ей Соболева, я вернулась в госпиталь. Там уже стояли другие охранники, и все сошло благополучно.
   Александра Федоровна сразу же положила на освободившуюся койку раненого из коридора, а больным мы сказали, что Соболева перевели в другое отделение. Возможно, в палате догадывались об истинной причине исчезновения летчика, но никто ничего не спрашивал.
   Контакт с женщинами, которые приносили одежду и продукты, поддерживала в основном А.Ф.Никитинская. Она у себя в бельевой устроила настоящий склад гражданской одежды. Если бы Штапперт заглянул туда, то немедленно отправил бы ее в гестапо. Кроме одежды у нее хранились и документы некоторых раненых, ордена, справки, удостоверения. Все это она прятала в разных, только ей известных закоулках.
   8 августа был совершен групповой побег из госпиталя. Раненые сделали подкоп под забором. Ушло около 30 человек, в том числе летчик В.П.Зайцев, Н.О.Бокун, Голубев, Школьный. Это было как раз накануне того дня, когда Штапперт отбирал выздоравливающих для отправки в концлагерь. Утром побег был обнаружен, и Штапперт бегал разъяренный по зданию госпиталя и угрожал всем расправой. Кончилось тем, что несколько еще не совсем поправившихся раненых он отправил в концлагерь. Те, которые сопротивлялись, были расстреляны во дворе госпиталя.
   В госпитале работало много врачей и сестер. Санитарок же было мало, их работу выполняли выздоравливающие, которых мы всячески задерживали в госпитале, чтобы их не отправили обратно в концлагерь.
   С нами работала одна военнопленная медсестра. Нам очень хотелось помочь ей скрыться из госпиталя. Но сделать это было очень трудно: среди военнопленных она была единственной женщиной, поэтому ее отсутствие было бы сразу обнаружено. И все же мы решили вывести ее из госпиталя по пропуску одной из сестер. Александра Федоровна достала для нее гражданскую одежду и медицинский халат, посадила ее дежурить у тяжелобольного до того времени, пока уйдут немцы из госпиталя и останется одна охрана.
   К несчастью, Штапперт снова зачем-то пошел по палатам и вдруг увидел девушку. Он ее знал в лицо и сразу заподозрил что-то неладное. Немец заставил ее снять халат и увидел, что она одета в обыкновенное платье. «Кто ей дал одежду? - орал Штапперт.- Где сестра-хозяйка?» Александра Федоровна, услышав эти крики, быстро сняла халат и вышла из госпиталя, а я сказала, что хозяйки нет, она заболела. Тогда Штапперт приказал своему фельдшеру немедленно отправить девушку на Холодную Гору. Дальнейшая судьба ее нам неизвестна.
   Наша армия приближалась к Харькову. Все об этом знали и с замиранием сердца прислушивались к отдаленной орудийной канонаде. Фашисты, занятые спасением собственных шкур, почти перестали к нам приезжать. Потом вдруг сменили охрану, вместо немцев поставили полицаев. Эти тоже видели, что приходит конец «немецкому порядку», и когда женщины начинали на них особенно наседать и просить пропустить их для того, чтобы взять из госпиталя «сына» или «мужа», то некоторые полицаи соглашались сделать вид, что они не видят, как мы выводим, а женщины забирают раненых. Таким образом удалось вынести на носилках и летчика Устинова. Взяла его к себе на квартиру Е.И.Шидковская, проживавшая по улице Кацарской, № 34.
   В результате «транспортировки» у него еще выше поднялась температура. Вместе с Женей Зизиной или Юлей Винниченко мы ежедневно навещали его, перевязывали, но я видела, что у больного начинается гнойное воспаление легкого и срочно нужна операция, иначе он погибнет. Решила оперировать его тут же, на квартире у Шидковской. Мы принесли с Юлей все необходимое для операции, и я сделала ему резекцию двух ребер, вставила резиновую трубку, через которую должен стекать в банку гной из легкого. Женя Зизина сделала ему инъекции камфары и кофеина. Потом мы забинтовали раненого и оставили его на попечение Ефросиньи Иосифовны, проинструктировав ее, как ухаживать за ним.
   В последние дни перед приходом наших войск полицаи уже не стояли постоянно у госпиталя, иногда они уходили куда-то и по нескольку часов не появлялись. В эти часы мы не только вывели и роздали населению всех ходячих больных и раненых, но и отнесли многих носилочных больных с гипсовыми повязками, не требовавших постоянного наблюдения. И только самые тяжелые больные, которых нельзя было даже переложить с койки на носилки, остались в госпитале.
   Всех тяжелораненых санитарки вместе с койками перетащили в одну палату и всю ночь оставались в госпитале. Когда я на следующий день пришла, то увидела на двух этажах пустые палаты, всюду в беспорядке валялись шины, повязки, матрацы были свалены на одну из коек. В коридоре меня встретила Александра Федоровна: «Ну как, хорошо мы сделали? Это на всякий случай. Если заскочит кто-нибудь из немцев, скажем, что всех увезли. А вот посмотри, как мы забаррикадировали раненых».
   Действительно, перед дверью в палату были нагромождены пустые койки, скамейки, стулья. Казалось, в этих опустошенных комнатах никого нет. На самом же деле был оставлен узкий проход в палату к раненым, и там постоянно дежурила одна из сестер. Я, как всегда, провела обход, успокоила больных, сделала необходимые перевязки, а потом с Женей Зизиной пошла по квартирам, где лежали наши раненые.
   В последний день перед приходом наших войск я пошла в гинекологическое отделение, которое находилось в здании 1-й поликлиники на улице Свердлова, и договорилась там с дежурным врачом и сестрой, что мы к ним принесем на носилках одного раненого, которого до прихода наших войск надо спрятать в женской больнице. Они согласились, и мы, боясь, чтобы у Шидковской не обнаружили Устинова и не пристрелили его в последний момент, перенесли раненого в гинекологическую больницу. Там на него надели женскую рубашку, голова у него была забинтована, виднелись одни глаза на худом изможденном лице. Чисто выбрился он сам и вполне сошел за больную женщину. Положили его в отдельную палату.
   На следующий день пришла Красная Армия и освободила многострадальный город от фашистских захватчиков.
   Алексей Устинов потом рассказывал: когда он узнал, что по улице Свердлова идут наши войска, то не выдержал, сполз с кровати и вышел во двор. С трудом добрался до решетчатых ворот, держа в руках трубку, которая была вложена ему в грудную полость, стоял, смотрел на проходивших советских солдат и слезы неудержимо лились у него из глаз. Потом он остановил одного из них: «Подожди, браток, дай на тебя посмотреть поближе». Тот остановился, с удивлением посмотрел на Устинова, на его женскую рубаху, на ежик волос и проступающую бороду на лице и сказал: «Что-то я не пойму - ты мужик или баба?» А у меня, рассказывал Устинов, спазмой перехватило горло и я не мог ничего сказать, только слезы радости, что, наконец, дождался своих, продолжали литься из глаз.
   ...Прошло много лет с того памятного августовского дня 1943 года, но никогда не забудем мы страшных месяцев оккупации Харькова. Велико было желание советских людей быстрее изгнать с нашей земли фашистских бандитов. И каждый стремился сделать все возможное, чтобы приблизить освобождение родного города. Так поступали и мы - советские медики.

В период перегруппировок, которые предшествовали наступлению под Севском, большого потока раненых не было, но ежедневно все же поступало к нам от 80 до 100 человек.

Успешное наступление войск Центрального фронта вынудило гитлеровцев начать отход и перед фронтом 65-й армии. Наши потери, судя по количеству раненых, были несколько меньше, чем во время боев за Дмитровск-Орловский. Значительно улучшили работу полковые медицинские пункты. Мы, хирурги медсанбата, были очень довольны тем, что совместная учеба, проведенная вместе с полковыми врачами накануне наступления, дала свои результаты. Сослужили хорошее дело и инструктивные занятия с фельдшерами батальонных медицинских пунктов, с санинструкторами рот. Врачи полковых медицинских пунктов овладели противошоковыми мероприятиями, научились вводить противошоковые препараты и в отдельных случаях делать даже переливание крови, что ранее выполнялось только в медсанбате. Все это обеспечивало надежную транспортировку раненых в медсанбат.

Особенно хорошо трудились врачи полков Алексей Давыдов, погибший впоследствии под Данцигом от тяжелых ран, и Борис Губчевский. Своевременный вынос раненых с поля боя, правильное оказание им помощи на полковых медицинских пунктах и быстрая эвакуация в медсанбат заметно влияли на исход оперативных вмешательств при тяжелых ранениях.

Приятно было видеть, что прибывшие к нам после Сталинградской битвы ординаторы операционно-перевязочного взвода офицеры В. П. Тарусинов, К. П. Кусков успешно совершенствовали свои навыки, приобретали опыт. К сожалению, с Александром Воронцовым нам пришлось расстаться. Он заболел и после лечения в госпитале был направлен в другую армию. На его место назначили гвардии капитана медицинской службы В. М. Коваленко. Вскоре из дивизии был отозван также и мой однокурсник Ю. К. Крыжчковский. Он убыл в воздушно-десантные войска.

В эти дни я получил письма от братьев. Алексей писал, как всегда, скупо и кратко. Александр рассказывал о своих первых боях. По его намекам понял, что находится близ села Комаричи Брянской области. Это возвратило к мысли, что, наверное, все же его я видел той метельной ночью на дороге к фронту, А еще через несколько дней пришло известие о гибели Александра… Его боевые друзья сообщили, что Саша скончался 7 августа от осколочных ранений. Товарищи писали о его храбрости, высоко оценивали командирские качества…

Что делать? Горе слезами не растворяется, оно остается навсегда, лишь несколько притупляясь с годами. В ту пору горе было общим у всех советских людей, редкая семья не скорбела о погибших. Надо было сжать зубы и продолжать свое дело.

Снова, как писала сестра, слегла наша мама, которая очень тяжело переживала гибель второго сына. Я же опять и опять думал о той метельной ночи под Ливнами, когда мог повидать-Александра, и ругал себя за то, что не повидал…

А между тем дивизия шла вперед, гоня противника. К началу сентября позади осталось уже около ста километров. Колонна медсанбата проходила через населенные пункты Средина-Буда, Ямполь, Шостка. Везде нас с радостью встречали освобожденные от фашистского рабства жители. Женщины плакали, многие завидовали нашим медицинским сестрам, которые тоже участвовали в битве с захватчиками, и рвались в армию. В Средина-Буде и Ямполе из расформированных партизанских отрядов к нам в медсанбат были направлены санитарами Полина Ахтырка и Галя Луговик. Полина, как оказалось, ушла в отряд, сбежав от тетки, которая воспитывала ее. Галя Луговик до войны работала учительницей в начальной школе, в отряд вступила в первые дни вражеской оккупации.

Женский коллектив медсанбата принял пополнение доброжелательно. Девушки сразу были окружены вниманием и заботой, все им старались помочь побыстрее войти в строй, но допустить их к самостоятельной работе мы смогли не скоро: никакой медицинской подготовки у них не было. Помнится, Галя всегда говорила на чистом украинском языке. Была она застенчивой - может быть, стеснялась оставшихся на лице отметин после перенесенной оспы. Полина же, хоть и была значительно моложе своей подруги, легче сходилась с людьми, никогда не тушевалась. В конце войны она вышла замуж за молодого офицера и осталась работать в медсанбате.

8 сентября дивизия достигла Десны, в двух-трех километрах ниже Новгород-Северского на Черниговщине. С ходу форсировать реку не удалось, и началась подготовка к преодолению водного рубежа. Нам приказали развернуть медсанбат в деревне Пироговке, неподалеку от района предстоявших действий.

Форсирование Десны началось 12 сентября. Раненых поначалу было немного, их лоток увеличился позже, когда развернулись ожесточенные схватки на захваченном гвардейцами плацдарме. В эти дни наш командир дивизии Евгении Григорьевич Ушаков получил воинское звание гвардии генерал-майора.

А вскоре медсанбату поступил приказ снова идти вперёд. 20 сентября мы покинули Пироговку, оставив с ранеными хирургическую бригаду. Ей предстояло завершить оказание помощи еще не прооперированным, а затем передать всех наших пациентов в полевой подвижный госпиталь.

На протяжении нескольких недель батальон ни разу не успел развернуться полностью. Работали в постоянной готовности к дальнейшему продвижению и лишь в конце октября остановились на окраине поселка Городня Черниговской области, получив приказ быть готовыми к приему раненых.

Едва мы поставили палатки, как подъехал «виллис». Из него вышел начальник штаба дивизии теперь уже гвардии полковник И. К. Брушко и, увидев меня, попросил подойти. Я подумал: не случилось ли что? Так оно и было. Из машины с трудом выбирался заместитель командира дивизии гвардии полковник Василий Ильич Боклаков. Он громко поздоровался со мной, я ответил, но он знаками показал, что ничего не слышит.

Иван Кузьмич взял меня под руку и тихо сказал:

На заднем сиденье машинистка штаба. Она, кажется… - Брушко не договорил, а я уже увидел, что машинистка мертва.

А что с Боклаковым? Контужен? - спросил я.

Да, - кивнул Брушко и рассказал, что машина наехала задним колесом на мину. Все получили контузию, а машинистка погибла, очевидно, от внутреннего кровоизлияния, поскольку ни одной раны у нее не было.

Вскоре Брушко уехал, оставив в медсанбате Боклакова. Мы уложили его спать, но уже через полтора часа Василий Ильич пришел ко мне в операционную. Раненых было немного, и я смог оторваться от работы, чтобы побыть с ним до приезда Брушко. Вспомнил, как Боклаков прибыл в дивизию в марте 1943 года. Он был тогда майором, до назначения к нам командовал лыжной бригадой, участвовал в зимнем наступлении под Курском. Не раз мы вместе бывали на передовой, и всегда я удивлялся его храбрости. Однажды даже сказал об этом, на что Боклаков возразил:

Нет, я просто по звуку знаю, которая мина или пуля опасна или нет, а потому и не кланяюсь им без толку. И тебе не советую.

Когда мы шли с ним к передовой, он часто комментировал:

Это не наша.

Вскоре приехал Брушко и увез Боклакова. Даже от временной госпитализации, необходимой им обоим, они отказались, сославшись на дела.

Будут тяжелые бои. Готовьтесь! - на прощание сказал Брушко.

И действительно, вскоре стали поступать раненые, причем число их доходило от 170 до 280 человек в сутки. С обработкой такого потока раненых коллектив медсанбата справлялся без особого труда. Но вот на четвертый день боев я получил распоряжение прибыть с хирургической бригадой, в которую включить кроме меня еще одного врача и двух медсестер, в полевой хирургический госпиталь. Он располагался поблизости от штаба нашей дивизии в деревне Тереховке, юго-восточнее Гомеля. Госпиталь оказался единственным медицинским учреждением такого рода на правом фланге армии. Раненые в него поступали не только из медсанбатов, но и с полковых медпунктов, а иногда и прямо с поля боя. Зачастую они были даже не перевязаны должным образом. Персонал госпиталя впервые встретился с таким испытанием и оказался не в состоянии справиться с большим потоком раненых. Вот и решили привлечь на помощь хирургов медсанбата.